В пятницу утром я отправился с Паддингтонского вокзала, предвкушая приятную и полезную поездку. В купе оказался еще один пассажир — в углу напротив. Высокий, с военной выправкой. Я не мог избавиться от ощущения, что где-то его уже видел. В конце концов я вспомнил. Моим попутчиком был инспектор Бадгворт. Я познакомился с ним, когда работал над серией статей об исчезновении Эверсона.

Я напомнил ему о себе, и вскоре мы уже мило беседовали. Когда я сообщил ему, что еду в Полперран, к моему удивлению, оказалось, что он направляется туда же. Чтобы не показаться назойливым, я не стал расспрашивать его о целях этой поездки, а заговорил о себе, упомянув мельком затонувший испанский галион. К еще большему моему удивлению, инспектор знал о нем практически все.

«Да это же „Хуан Фернандес“!» — пренебрежительно воскликнул он. Ваш знакомый будет далеко не первым, кто угробил деньги на то, чтобы достать оттуда золото. Все это золото — романтические бредни».

«Может, скажете, и вся эта история бредни? — спросил я. — И никакого корабля здесь отродясь не было?»

«О нет, корабль здесь затонул, в этом никаких сомнений, — отвечал инспектор, — и не он один. Вы бы поразились, узнай, сколько крушений произошло в этой части побережья. Собственно, одно из них и сделало нас попутчиками. Полгода назад именно здесь затонул „Отранто“.

«Помнится, я читал об этом, — заметил я. — Надеюсь, пассажиры спаслись?»

«Пассажиры — да, а вот кое-что еще спасти не удалось. Мало кто знает, но „Отранто“ вез золото».

«Да?» — заинтересовался я.

«Естественно, мы тут же привлекли водолазов, но золото успело исчезнуть, мистер Уэст».

«Исчезнуть? — изумился я. — Как это?»

«В этом-то и вопрос, — сказал инспектор. — Пробоина пришлась как раз на специальную кладовую. Так что водолазы проникли туда без всякого труда.., и нашли кладовую пустой. Вопрос только, украли ли золото до крушения или это сделали после? И было ли оно вообще?»

«Любопытный случай», — заметил я.

«Не то слово, особенно если понять, о чем идет речь. Ведь слитки золота — это вам не бриллиантовое колье, их в карман не спрячешь. Слиток золота — штука громоздкая и увесистая, его так просто с собой не прихватишь. Так что или этот фокус провернули еще до отправки судна, или уже после крушения. Ну, а мне теперь со всем этим разбираться».

Ньюмэн встретил меня на вокзале и все извинялся, что приехал за мной на грузовичке, а не на автомобиле. Машину понадобилось подремонтировать, и ее отогнали в Труро.

Я сел рядом с ним, и мы принялись петлять по узким улочкам рыбацкой деревни. Выбравшись из нее, мы проехали вверх по крутому склону, потом еще немного по серпантину и наконец достигли ворот с гранитными столбами. Это и был «Пол-хаус».

Места там великолепные: крутой обрыв, с которого открывается изумительный вид на море. Основному строению лет триста или четыреста, а к нему пристроено современное крыло. За ним идут сельскохозяйственные угодья: семь или восемь акров.

«Добро пожаловать в „Пол-хаус“, — улыбнулся Ньюмэн, вводя меня в дом, и, с гордостью указывая на прекрасно выполненную копию испанского галиона с раздутыми ветром парусами, висевшую над входной дверью, добавил:

— «Золотой галион», символ этого жилища».

Больше всего мне запомнился первый вечер. Хозяин показал мне старинные рукописи с описанием «Хуана Фернандеса», карты, на которых пунктиром был отмечен его маршрут, схемы подводной аппаратуры и многое-многое другое. Я был пленен всем этим окончательно и бесповоротно.

Я, в свою очередь, рассказал ему о встрече с инспектором Бадгвортом.

Ньюмен очень заинтересовался.

«Странные здесь люди, на побережье, — задумчиво произнес он. — Контрабанда и поиск затонувших сокровищ у них в крови. Когда корабль идет ко дну у их берега, они расценивают его не иначе как свою законную добычу. Есть тут один интересный экземпляр, обязательно вам его покажу».

Утро выдалось солнечное. Ньюмэн отвез меня в Полперран и познакомил со своим водолазом. Такой угрюмый детина по фамилии Хиггинс. Лицо абсолютно невыразительное, изъясняется исключительно междометиями.

После того как они обсудили какие-то технические детали, мы все вместе отправились в «Три якоря». Большая кружка пива немного развязала язык этому молчуну.

«Вот, детектив заявился. Из самого из Лондона, — бурчал он. — Твердит, будто на судне, что потопло у нас в ноябре, была пропасть золота. Ну и что? Будто на нем свет клином сошелся».

«Ваша правда, мистер Хиггинс, — вмешался хозяин „Трех якорей“. — И тонули, и будут тонуть».

«Я о чем и толкую, мистер Келвин», — согласился Хиггинс.

Я принялся с любопытством рассматривать хозяина. Фигура была колоритная: смуглый, черноволосый, на удивление широкоплечий. Глаза налиты кровью и, будто этого мало, все время бегают. Я заподозрил, что это и есть упомянутый Ньюмэном интересный экземпляр.

«Ни к чему нам, чтоб всякие чужаки околачивались на нашем побережье», — довольно злобно продолжал тот.

«Вы имеете в виду полицию?» — улыбнулся Ньюмэн.

«И полицию тоже, — буркнул этот тип, награждая нас многозначительным взглядом. — Так-то вот, мистер!»

«Послушайте, Ньюмэн, а ведь это прозвучало совсем как угроза», — сказал я, когда мы возвращались домой.

Он засмеялся:

«Глупости, кому от меня здесь вред?»

Я только покачал головой. В этом трактирщике чувствовалось что-то злобное и необузданное. Видно было, что от него можно ждать чего угодно.

Наверное, именно с того момента мною овладело беспокойство. Первую ночь я еще проспал нормально, но следующую… Сон совсем не шел.

Наступило воскресенье: мрачное, угрюмое. Небо покрылось тучами, слышались раскаты грома. Я никогда не умел скрывать своих переживаний, и Ньюмэн тут же заметил мое подавленное настроение.

«Да что с вами сегодня такое, Уэст? Вы просто комок нервов».

«Не знаю, — ответил я. — Просто на душе скверно».

«Это из-за погоды», — сказал он.

«Да, наверно», — ответил я, не вдаваясь в подробности.

Днем мы вышли на моторной лодке Ньюмэна в море, но начался такой ливень, что единственным желанием, которое у нас осталось, было поскорее вернуться домой и переодеться во все сухое.

Вечером мое беспокойство усилилось. За окном бушевал шторм. К десяти буря утихла. Ньюмэн выглянул в окно.

«Проясняется, — отметил он. — Не удивлюсь, если через полчаса шторм утихнет. Может, прогуляемся попозже?»

«Ужасно в сон клонит. — Я зевнул. — Не выспался. Думаю лечь сегодня пораньше».

Так я и сделал. Поскольку в предыдущую ночь я совершенно не выспался, то очень скоро забылся тяжелым сном. Видно, я так и не избавился от смутного чувства тревоги, и меня одолевали кошмары. Бездонные пучины, мрачные пропасти, над которыми я блуждаю… И все время сознание того, что один неверный шаг — и я погиб. Когда я очнулся, часы показывали восемь. Голова невыносимо болела, испытанный во сне ужас все еще держал меня в своих цепких объятиях. И настолько он был сильным, что, открыв окно, я подумал было, что кошмар продолжается: первое, что я увидел, был человек, роющий могилу.

Я в ужасе отпрянул, и мне даже понадобилось какое-то время, чтобы взять себя в руки. Выглянув в окно снова, я с облегчением понял, что могильщик — это садовник Ньюмэна, а «могила» предназначена для трех кустов роз, лежавших неподалеку в ожидании, когда их заботливо посадят в землю.

Садовник, взглянув наверх, увидел меня и приподнял шляпу:

«Отличное утро, сэр. Просто замечательное».

«Надеюсь, что так», — скептически ответил я.

Однако утро действительно выдалось превосходное. Ярко светило солнце, а безоблачное и голубое небо предвещало чудесную погоду на весь день.

Насвистывая, я спустился к завтраку. У Ньюмэна в доме не было прислуги. Человек он был неприхотливый, и с хозяйством вполне справлялись две немолодые уже женщины — родные сестры, жившие по соседству. Вот и сейчас, войдя в комнату, я застал одну из них. Она как раз ставила на стол кофейник.